— Ты же никогда не плачешь, Кристофор. Даже когда мелким крысёнышем был, не плакал. Может, ты просто не умеешь, а? Так я тебя сейчас научу. — Отец схватил сына, безуспешно попытавшегося увернуться, и крепко сжал маленькую худую ручку.

Рука Соли начала краснеть, затем побелела, но взрослому этого было недостаточно, он выкручивал руку всё сильнее и сильнее, до крови впиваясь грязными ногтями в тонкую детскую кожу, затем плеснул на мальчика из бутылки. Он кричал всё громче:

— Плачь, щенок, плачь! Да когда ж ты зарыдаешь?!!

Но Соли упорно продолжал молчать. Глория же, не в силах вынести происходящее, зажмурилась, она хотела броситься на помощь брату, но не смогла заставить себя сдвинуться с места.

Вдруг истошный вопль прервал расправу над ребёнком:

— Оставь сына в покое! — Прокричала выбежавшая из спальни мать, на ходу накидывая на голое тело местами прожжённый халат, цвет которого давно уже невозможно было определить.

Разбуженная поднявшимся шумом женщина выглядела даже хуже своих детей, ведь помимо побоев, её тело несло на себе следы беспробудного пьянства. Собственно, чаще всего она получала удары от мужа именно потому, что, будучи в трезвом или хотя бы частично трезвом состоянии, пыталась заступиться за ребятишек. Попыталась она и в этот раз.

— Убери от него руки, ты, свинья!!! — Мать схватила отца и оттащила от беззащитного Криса.

Но мужчина не собирался терпеть подобное:

— Ты как ко мне обращаешься, неблагодарная скотина?!! — Он перехватил бутылку в руке и, словно битой, со всей силы ударил женщину по голове. Бутылка раскололась, поливая всё вокруг фонтаном из брызг, смешанных со стеклом.

От удара женщина отлетела, с силой ударившись виском об угол стола, после чего рухнула на пол безвольным мешком. Из порезов, оставленных разбитой бутылкой, текла густая кровь. Такая же кровь, какая текла из её виска.

Соли опрометью бросился к матери. Он тряс её, хлопал по щекам, но та не отзывалась. Она лежала с открытыми глазами и не моргала, ни один мускул на её теле не дрогнул. Судорожно вспоминая всё, что он случайно узнал об анатомии, Соли прислушивался к дыханию, но не слышал его, искал пульс и не мог найти, надеялся обнаружить стук сердца или хотя бы дрожание замерших зрачков. Ничего. Он не нашёл ничего из того, что искал, и осознание навалилось на мальчика со всей своей тяжестью.

— Она мертва. — Сказал Соли отрешённым, полным холодного безразличия, голосом.

— Ты в натуре тупой. — Муж презрительно сплюнул и, выбросив остатки бутылки, что были у него в руке, с силой пнул остывающее тело жены. — Вставай, сука! — Ещё раз, и ещё, и ещё один удар, но тело женщины оставалось безучастным, и мужчина начал паниковать. — Она реально сдохла… Дерьмо, дерьмо, дерьмо, чтоб тебя, сука, меня ж посадят, дерьмо… — Он лихорадочно думал. — Точняк! Нужно закопать! Закопать, нахрен, и дело с…

Неожиданно для себя мужчина замолчал, его пронзила жуткая боль. Его маленький, жалкий, беззащитный сынишка с безразличным лицом держал в руках горлышко разбитой бутылки, такое блестящее, такое острое. Сейчас он выжал из себя всю силу, с разбега вонзив острое стекло в живот отца, вкручивая его, подобно болту. Приложенных усилий оказалось достаточно, чтобы мужчина согнулся в агонии, но недостаточно для ребёнка.

Не давая отцу опомниться, сын наносил рану за раной, он не просто бил, он старался разорвать неподатливую плоть, он вбивал стекло в дряблый живот, и повторял это снова и снова, не обращая внимание ни на конвульсии упавшего мужчины, ни на заливавшую всё вокруг кровь. Он ронял скользкое горлышко и поднимал его снова, повторяя одно и то же до тех пор, пока живот навеки обессилевшего отца не превратился в тошнотворную массу необратимо разодранных органов.

Всё закончилось. Соли не посмотрел ни на мёртвую мать, ни на склонившуюся над рвотной массой сестру. Он вернулся на место и поднял упавшую книгу. С непроницаемым, холодным спокойствием Соли посмотрел на красочную иллюстрацию, на которой девочка бежала вслед за кроликом к кроличьей норе. Соли провёл рукой по картинке, измазав её так, что больше невозможно было разглядеть рисунок. Одинокая слеза упала на страницу книги, смешавшись с подсыхающей кровью.

***

После увиденного Иессей чувствовал себя отвратительно. На данный момент он был уверен, что больше никогда не станет проявлять чрезмерное любопытство. Желание интересоваться чужим прошлым у него начисто отпало.

Лили тоже ощущала подавленность из-за увиденного. Ей казалось, что она уже давно перестала обращать внимание на жестокость, но в этот раз всё было иначе. Отчасти потому, что она, как выяснилось, себя переоценивала, но в основном сыграло роль то, что дело касалось дорогого для неё человека. Юная бестия, не считая себя таковой на данный момент, с унылым видом обратилась к Соли: