14 лет до начала внеземной интервенции.
Тесная лачуга представляла из себя поистине жалкое зрелище. Немногочисленная разномастная мебель, добытая на свалке, демонстрировала отчётливые следы повреждений. Облупившаяся краска на стенах и полу была сплошь покрыта пятнами, частично пятнами крови. Одно из окон было попросту выбито, судя по наросшему слою пыли и грязи, довольно давно. Количество опустошённых бутылок из-под дешёвого спиртного многократно превышало количество столовой утвари, соперничая разве что с использованными шприцами и окурками, как правило не сигаретными. Армия крыс и тараканов давно перестала бояться открытых пространств, чем немного отличалась от изобиловавшей плесени. Благодаря вырванной с корнем дверце покосившийся шкаф демонстрировал рваное тряпьё, в котором с трудом узнавалась одежда. Единственная на весь дом целая лампочка, свесившись из дыры в потолке, освещала ещё более жалкое, чем сомнительное подобие человеческого жилья, зрелище — двоих покрытых застарелыми побоями истощённых детей.
Мальчик семи лет от роду, в котором, отчасти благодаря пустому холодному взгляду и отсутствию всякого выражения на лице, легко узнавался Вэ Соли, сидел на полу, держа в руках нечто, разительно отличающееся от всего в этом доме. Он перелистывал новую, ещё пахнущую типографией книгу, красочные иллюстрации которой резали глаз на фоне гнетущей обстановки вокруг.
Девочка двенадцати лет, в которой Глория узнавалась с куда большим трудом из-за покрывавшего добрую половину лица кровоподтёка, с жадностью обгладывала копчёные свиные рёбрышки, искоса поглядывая на книгу в руках брата. Закончив с трапезой, она с некоторым сомнением произнесла:
Два ребёнка продолжили заниматься своими делами в спокойствии. Глория продолжила опустошать скромные запасы долгожданной еды, а Соли перелистывал страницу за страницей, не пропуская ни буквы и подолгу любуясь красивыми иллюстрациями. Но вскоре спокойствие было нарушено.
Умиротворяющую тишину разорвал скрип открывающейся двери. Дети узнали отца по запаху раньше, чем его увидели. Тяжёлый смрад, удушающая композиция из мочи, перегара и застарелого пота, заполнил лачугу, словно резервуар.
Глория, казалось, уменьшилась в размере, она уставилась в покрытый коркой грязи пол и, как могла, вжалась в заплесневелую стену. Соли же не поменял позы, он так и сидел с открытой книгой в руках, но его глаза замерли, а тщедушное тело напряглось, подобно пружине. Оба ребёнка страстно желали, чтобы это шатающееся тело пошло прямиком к кровати. Но их желанию не суждено было сбыться.
Отец семейства, приложившись к полупустой бутылке в руке, остановился посреди освещённой комнаты и с большим трудом сфокусировал взгляд на детях. Громко рыгнув, он посмотрел на сына и, когда, наконец, рассмотрел его, заплетающимся языком произнёс:
Соли не ответил. Он не поднял взгляд, даже не пошевелился, сейчас Соли был похож на статую.
Отца такое поведение сына совершенно не устраивало. Недолго думая, он пнул ребёнка в живот и закричал:
Удар пришёлся по лицу. Маленький, тщедушный Соли безуспешно попытался стереть с губ выступившую кровь, после чего, шатаясь, встал. Самым разумным выходом для него был побег, но Соли прекрасно понимал, что, если он сбежит, то отец продолжит начатое, но уже не с ним.
Соли продолжал молчать.
Отец смерил ребёнка стеклянным взглядом, тут ему в голову пришла замечательная идея, которую он поспешил озвучить: