На Соли словно снизошло озарение:
У терпения Беллы имелся предел, и сейчас он был успешно достигнут:
Из груди стоящего в фартуке монстра вырвался смех, к которому Белла до сих пор не могла привыкнуть. Этот смех пробрал её до самых костей, он распространялся по её телу, добираясь до кончиков пальцев, остужая её воспалённый разум, вгрызаясь в её сердце… И стих также внезапно, как и появился, сменившись чем-то ещё более ужасным. Смех сменился взглядом вовсе не ледяным спокойствием, чёрные глаза Соли вспыхнули всепоглощающей ненавистью, источаемая им жажда крови парализовала Беллу, заставив хрупкую и такую беззащитную девушку дрожать так, как никогда не дрожала, испытать страх, какой никогда не испытывала. Произнесённые монстром слова навсегда отпечатались в её душе:
Белла хотела бежать, но не могла двинуться с места. Забыв обо всём, она лишь надеялась на спасение. И спасение пришло, откуда она никак не ожидала.
Жизнерадостный голос, прорезав судорожную тишину:
Глория вышла в коридор и замерла, так и не окончив фразу. Она с недоумением уставилась на гостью.
Белла же, вышедшая, наконец, из состояния гипнотического оцепенения благодаря постороннему вмешательству, постаралась придать лицу нормальное выражение, что вышло у неё не очень успешно — мертвенная бледность, расширенные зрачки и капли холодного пота являлись главными тому помехами. Тем не менее Белла смогла частично вернуть контроль над собой и, выдавив некое подобие улыбки, обратилась к Глории насколько могла приветливо:
Глория молчала. Глазами-блюдцами она осмотрела гостью, и, так и не сказав ни слова, приблизилась и осторожно дотронулась до Беллы. Лишь после этого Глория вынесла вердикт:
Саму Беллу такое объяснение категорически не устраивало: