— Прошу вас положить на пол перед собой все устройства I класса.
В огромную кучу полетели: передаваемые по наследству I/Защитники времени/1, I/Зажигалки/4, I/Очки/6 — все те маленькие, но чрезвычайно полезные чудо-изобретения, которые были созданы благодаря грозниуму. Все это было уничтожено вслед за игральным столом. Солдатики синхронно повернулись на каблуках своих черных ботинок и покинули залу, оставив после себя ошеломляющее безмолвие, которое спустя долгое время решился прервать Степан Аркадьич, жалко пробормотавший:
— Такова цена счастья.
— Да, — сказал старый князь, качая головой; лицо его ничего не выражало, — такова цена.
Левин, раздраженный произошедшей сценой, надел пальто.
— Константин Дмитрич! — сказал Степан Аркадьич, и Левин заметил, что у него на глазах были не слезы, а влажность. Как это всегда бывало у него, или когда он выпил, или когда он расчувствовался. Нынче было то и другое. — Левин, не уходи, — сказал он и крепко сжал его руку за локоть, очевидно ни за что не желая выпустить его.
— Это мой искренний, едва ли не лучший друг, — сказал он Вронскому. — Ты для меня тоже еще более близок и дорог. И я хочу и знаю, что вы должны быть дружны и близки, потому что вы оба хорошие люди.
— Что ж, нам остается только поцеловаться, — добродушно шутя, сказал Вронский, подавая руку.
«Что ж, я тоже могу притвориться», — подумал Левин. Он быстро взял протянутую руку и с чувством пожал ее.
— Я очень, очень рад, — сказал он.
— Ты знаешь, что он не знаком с Анной? — сказал Степан Аркадьич Вронскому. — И я непременно хочу свозить его к ней. Поедем, Левин!
— Неужели? — сказал Вронский, отворачиваясь от товарища, который обыскивал комнаты в поисках старинных деревянных костей. — Она будет очень рада.
Глава 4
Как только карета выехала на улицу и он почувствовал качку экипажа по неровной дороге, услыхал сердитый крик извозчика, который только научился водить, и потому не имел в своей манере править ничего общего с деликатной ездой II/Извозчика/6.
Левин увидел при неярком освещении красную вывеску кабака и лавочки, впечатление это разрушилось, и он начал обдумывать свои поступки и спросил себя, хорошо ли он делает, что едет к Анне. Что скажет Кити? Но Степан Аркадьич не дал ему задуматься и, как бы угадывая его сомнения, рассеял их.
— Как я рад, — сказал он, — что ты узнаешь ее. Ты знаешь, Долли давно этого желала. И Львов был же у нее и бывает. Хоть она мне и сестра, — продолжал Степан Аркадьич, — я смело могу сказать, что это замечательная женщина. Вот ты увидишь. Положение ее очень тяжело, в особенности теперь.
— Почему же в особенности теперь?
— Вронский и Анна обратились к Каренину с прошением о помиловании и разводе. Они получили заверения в том, что запрос этот был получен адресатом и теперь рассматривается, но с тех пор они не получили более ни слова в ответ. И потому вынуждены ждать, подвергаясь этой изощренной пытке временем. Но как только будет развод, она выйдет за Вронского. Ну, и тогда их положение будет определенно, как мое, как твое. Но дело в том, — она, ожидая этого развода здесь, в Москве, где все его и ее знают, живет три месяца; никуда не выезжает, никого не видит из женщин, кроме Долли, потому что, понимаешь ли, она не хочет, чтобы к ней ездили из милости. Вот ты увидишь, как она устроила свою жизнь, как она спокойна, достойна. Налево, в переулок, против церкви! — крикнул Степан Аркадьич, перегибаясь в окно.
— Попрошу не кричать на меня! — отозвался краснолицый извозчик, который чуть не опрокинул экипаж, входя в поворот.
Сани въехали на двор, и Степан Аркадьич громко позвонил у подъезда,