Альмы звали ее – Ребекка, и так же или очень похоже звучало ее имя на родственных диалектах франков и саксов. Но ее собственные предки говорили иначе. Ривке.
Имена она помнила.
Лица – нет, не всегда, по крайней мере почти не держала в памяти всех тех, кого спасло ее целительное искусство. Такого она не могла при всем желании. Слишком уж много их было, этих лиц.
Запоминались те, кого спасти не удалось. И не то чтобы Ривке этого так уж хотелось, но на своих ошибках надо учиться. Не все оплошности можно исправить, зато их можно не повторить. Если запомнить, чего именно не следует повторять.
Когда Ривке говорили, что кому-то помочь уже нельзя, целительница только досадливо отмахивалась и бралась за работу. И иногда поднимала человека со смертного ложа – разумеется, не за минуту и даже не за два часа, как потом говорили спасенные, но поднимала. Кое-кто называл ее ведьмой – произнося это слово очень тихим и неразборчивым шепотом, чтобы слух не дошел до одного их этих самых спасенных. Потому как случись такое, любителю поиграть с огнем за чужой счет немедля свернули бы шею.
«Поиграть с огнем» в данном случае было вовсе не иносказанием. К надменным обладателям чародейских и сходных способностей отношение у простого люда было всегда сродни боязливой осторожности и бессловесному почтению, причем последнее чаще порождалось именно первым. Иные из этих обладателей, случалось, заходили в своем высокомерии слишком далеко, буквально ТРЕБУЯ поклонения, присваивая себе титул Властелина, к каковому титулу обыкновенно добавлялась пара-тройка эпитетов, как то «Грозный», «Ужасный», «Безжалостный», или попросту «Великий». На любого такого всегда находилась управа, обыкновенно – в лице выходца из доведенного до отчаяния простого люда, который пробирался всеми правдами и неправдами пред темны очи Властелина и высказывал ему все, что о нем думают окружающие. Сия неприглядная правда должна была повергнуть Властелина в прах; если же этого не происходило, герой делал вывод, что Властелин носит свой высокий титул совершенно незаслуженно, после чего пускал в дело верный свой меч, топор или что у него там при себе имелось. Понятное дело, герои нередко умирали, не доводя дело до конца, но в конце концов очередному «спасителю человечества от сил зла» удавалось нанести завершающий удар. Рассказы об этой последней битве мгновенно облетали всю округу, обрастая дюжинами всех мыслимых и немыслимых подробностей, и в конце концов, попадая в руки мастера слов, становились подлинными мифами…
Да, так было всегда. Эти правила игры принимались и чародеями, и простыми смертными. Но чуть более ста лет назад, когда святая церковь наконец покончила с внутренними неурядицами и стала единой, в игру Власти и Властелина вступила новая сила. Вступила с барабанным грохотом, мычанием медных труб и заунывным стоном прочих музыкальных инструментов. Новая сила, которая звала себя – святая церковь. Желающая ли власти для себя, как полагали многие, отрицающая ли всякую земную власть, помимо власти царя небесного и его вассалов, как заверяли сами Несущие Слово Божие, – важно не это.
Важно то, что бороться с властью и Властелинами церковь сочла необходимым, используя при этом методы более чем странные. В самом деле, ну разве правильно это – рубить крепкую яблоню только потому, что часть ее плодов, упав на землю, начала гнить? А именно такую политику неуклонно и последовательно проводили в жизнь избранные служители святой церкви, окрестившие свое детище «Malleus Maleficorum».
Первоначально для объединения убежденных борцов с Властелинами в частности и злокозненными чародеями вообще предполагалось название «Inquisitio Sanctum», однако альмейнские иерархи убедили своих италийских, испанских и византийских собратьев, что имя – особенно имя столь важного ордена – должно звучать уже само по себе; «Святое Расследование» – ну что в этом особенного, кто пойдет сражаться с силами тьмы с подобным кличем на устах? а вот «Молот Злодеев» одним только своим названием привлечет сотни жаждущих сразиться с этими злодеями под знамена матери-церкви. Ну а свидетельствами своей успешной работы «Молот» считал трупы тех, кто погряз в инфернальном зле чародейства, и степень успеха в основном определялась как раз количеством этих трупов. Посему малейший слух о том, что некая персона занимается колдовством, волшебством, ведовством, ворожбой, гаданием на чайных листьях, руноплетением, астромантией или тому подобными штучками-дрючками обыкновенно завершался маленьким мирным сожжением еретика-малефика, либо громким повешеньем малефика, который раскаялся в грехах своих и публично отрекся от всех сатанинских покровителей. Иногда, делая уступку местным обычаям, вместо сожжения применяли иной способ казни: выправляли жилы на колесе, сажали на кол, варили в масле, живьем раздирали между молодыми деревьями, и тому подобное. Ибо для закоренелых еретиков ни одна казнь не может зваться слишком жестокой, считали мудрые и милосердные основатели Malleus Maleficorum…
Нет, обо всем этом Ривке как раз не думала. Хотя некогда крупно пострадала от рьяных Ловчих «Молота», не случись одного хорошего друга – спалили бы ее на медленном огне без всякого снисхождения. Однако даже это испытание не заставило ее скрывать свой дар. Ривке по-прежнему исцеляла всех, кто нуждался в ее помощи, прекрасно зная, что во всякий час…
Но добрые дела сослужили Ривке не менее добрую службу: ни один слух о сверхъестественном умении целительницы попросту не достиг ушей охотников за колдунами. А если и достиг – помнящие добро люди быстро пообрывали эти уши.
Возможно, вместе с головами.
Для гарантии.
Кошель рыцаря содержал больше меди, чем серебра, да и медных-то монет в нем было меньше полудюжины. И все же Вильфрид остановился на постоялом дворе, беспрекословно выложил грабительскую плату за прокорм коня и уход за ним (хозяин с большим подозрением относился и к саксам, и к рыцарям, а уж сакс при рыцарском поясе и шпорах подозрения заслуживал вдвойне) и, попивая эль, прислушался к разговорам.
Слухи о смерти Леорикса лишь заставили Вильфрида хмыкнуть. Сколько уже раз Короля-Льва зачисляли в мертвецы! Только за те годы, когда юный Вильфрид был его оруженосцем, такое случалось раз пятнадцать. Слухи о том, что Святоша Ян, сводный брат Леорикса, помышляет о коронации, также не были чем-то новым, Яна прочили на трон Лоррейна еще пять лет назад, когда Король-Лев «слегка задержался», год не возвращаясь из дальних странствий. Да и кого на престол сажать, если не последнего единокровного брата! Конечно, Лотар Святомордый оставил еще с полдюжины бастардов, но хотя и знать, и жены простили старому королю подобное пренебрежение законами священного брака (с кем, в конце-то концов, не случается!), права этих детей в отношении наследования всерьез не рассматривались. Скорее уж трон, случись что с Яном, займет кто-нибудь из прямых потомков Лотара Хромого – в одном только Лоррейне их было не меньше десятка, а уж если по окрестным княжествам пошарить…
Король-Лев был не слишком умелым правителем, ему бы во главе войска идти на штурм вражеской твердыни, либо с горсткой соратников оборонять собственную крепость, – о большем Леорикс и не мечтал. Ну разве что настоящая баталия, когда с каждой стороны бранного поля развеваются плюмажи и знамена не менее пятидесяти тысяч лучших воителей любой державы (неважно, христианской или не очень), – ради такого Король-Лев, пожалуй, отдал бы свой титул, да вот только никто не предлагал.
Однако зловредной судьбе не было угодно даровать Леориксу столь сладостного удела. То есть в битвах-то он не раз бывал, провел славную (и безуспешную) кампанию в Загорье; даже принял участие в, мягко говоря, сомнительном походе византийцев и италийцев к Гробу Господнему. Таковой предполагалось вместе со всем стольным градом Эрушалаймом передать в более достойные, сиречь христианские руки, да только Нефилим, хозяева Земли Обетованной, придерживались другого мнения – и христианское воинство столкнулось не с горсткой высокоученых знатоков книжной премудрости, которые и копье-то за нужный конец держать не умеют, а с армией дамасского эмира, присланной для захвата той же самой земли… И пока христианские и мусульманские воители резали друг друга на куски, Нефилим спокойно стояли в стороне, как делали всегда. А потом от имени командиров обоих воинств отправили послания в Византий и Багдад, мол, дело сделано и справедливость восстановлена. А как-то так само собой получилось, что все, кто жаждал славы и сражений, уже друг друга зарезали и со славою упокоились в Земле Обетованной, а те, кто предпочитал более материальную добычу в виде золота, земель и титулов, в неразберихе приказов и волокиты растратили все потребные для такого силы. Так восстановилась справедливость, а подложные послания, донесения и отчеты обернулись чистой правдой… В общем, хотя битв и сражений Королю-Льву выпало немало, но все это было далеко не то, чего он желал на самом деле…
Обеспокоил Вильфрида третий слух, который хоть и был связан с первыми, но рассказывал его другой человек.
– Слышали, небось, об отряде Доброго Робина? Ну так парочку его ребят взяли с месяц назад, и объявили, что их повесят, ежели Робин не явится ко дворцу лично и не поднесет епископу Хюммелю Корону Льва, чтобы тот мог нацепить ее на Яна!
Робина Лох-Лей в свое время Вильфрид встречал, и повидал в деле его «веселую компанию». Вообще говоря, тогда же их встретил и Леорикс, причем сошедшийся с разбойниками довольно близко – он даже возглавлял их в одной стычке. Когда они сражались против другого, более опасного разбойника, который хоть и носил баронское звание, но от законов рыцарской чести и родовых обычаев отошел много дальше рыцарей большой дороги…