2

ЭХО БЫЛОГО

— Н-да, интересное чтиво. Особенно на ночь, — усмехнулся Дмитрий Ермаков, широкоплечий невысокий крепыш с наголо бритой головой, что было очень неактуально в последнее десятилетие постоянной зимы. — Вот послушай, майор. Читаю… Mesenchytraeus solifugus, блин, да язык сломаешь ко всем чертям. И кто-то эту латынь наизусть учил? Короче, ледяные черви. Считались ненаучными до начала тысяча девятьсот девяностых годов с точки зрения биологии. Пока не были открыты в ледниках Аляски. Также обнаружена колония на дне Мексиканского залива. В местах наиболее низких температур. Оптимальные температурные условия жизни — ноль градусов. При замерзании черви впадают в анабиоз и способны находиться в нем годами. Послушайте, профессор, неужели такие черви существуют?

— Конечно. — Сидящий, как и его вооруженные спутники, на полу столовой профессор Глеб Лодзинский протер очки и, надев их, посмотрел на Ермакова. — Конечно существуют. Вы же читаете. Ведь существуют организмы, которые живут в кипящей, пропитанной сернистыми испарениями воде у жерл подводных вулканов. Так почему не могут существовать такие черви? Они из семейства энтихреид. Правда, вам это мало что скажет, конечно. Мы их изучали тут. Проводили эксперименты.

— А смысл?

— Ну как же, — вздохнул Лодзинский. — Это ведь научное открытие. Тут перспективы. Например, исследование возможности глубокой заморозки клеток без нанесения им необратимого ущерба. НАСА сразу обратило внимание на это. Это ведь перспектива для дальних космических перелетов. Заморозили астронавта и отправили куда-то, куда лететь много лет. А он не стареет. Мы тоже поначалу ухватились за эти исследования. Потом раскрылись новые возможности. Например, использовать этих червей в военных целях в областях с низкими температурами — на Аляске, в арктической тундре, в Гренландии, в Антарктиде.

— И что может сделать полусантиметровый червячок? — засмеялся Дмитрий.

— А есть особый гормон принудительного роста. Вообще, давно известны онкологические функции гормонов и их влияние на рост и трансформацию клеток. В том числе и на их мутацию. Мы исследовали рак. Да-да. Самый настоящий рак. Болезнь, а не то, что вы с пивом любите.

— Насколько я понимаю, вас тут заботило не лечение рака? — Прочищающий шомполом ствол своего автомата майор Николай Васнецов взглянул на профессора.

— Ну что вы. Рак можно вылечить. Рейгана ведь вылечили, — усмехнулся Лодзинский.

— А сколько умерло?

— Не повезло, — цинично заметил профессор. — Однако вы совершенно правильно подметили. Нас другой аспект интересовал. Рак — это, по сути, ураганное деление клеток. Мы хотели замахнуться не на лечение. Мы предполагали, что это дарованная человеку, но не понятая им возможность к регенерации. Да-да, такой вот нетривиальный подход к этой страшной болезни мы избрали. Что, если возможно обуздать этот губительный механизм и сделать его управляемым? Наряду с клонной трансплантологией можно было бы вырастить у человека утраченный по какой-либо причине орган. Даже целую ногу! Можете представить?