Ныне настало время, следуя благим начинаниям, утвердить Конституцию российской Державы, призвав людей земли Русской к постоянному и деятельному участию в составлении законов и управлении.

В сих видах, к настоящему Манифесту мы прилагаем текст Основного Закона, утвержденный Нами сего дня и распространяющий свою власть на все пространство Империи, с теми лишь изменениями, кои будут признаны нужными для некоторых, находящихся в особых условиях окраин, а именно Польского царства, Финского княжества, ханства Хивинского и Бухарского эмирата.

Призывая господне благословение на Русскую Конституцию и чаяния многострадального нашего народа, с непоколебимой верой в великую судьбу, предопределенную божественным промыслом для священного Отечества, мы твердо уповаем, что с помощью нового установления и единодушным усилием сынов своих, Россия возродится после постигших ее ужаснейших испытаний, и торжество ее будущего будет запечатлено в тысячелетней истории могущества, величия и славы, подобно деяниям предков.

С нами Бог!

Двумя днями позже, оставив Питер, мы прибыли в Москву. Возрожденная мной вместо Высочайшего Синода православная патриархия воссела в Кремле. Сюда же я собирался вернуть и столицу Империи, неразумно отнесенную Петром Великим на окраину огромной страны. В эпоху мортир и мушкетов Петроград действительно являлся окном в Европу, базой флота и портом, обеспечивавшим относительную близость Русского государства к главным водным путям, но в начале XX века положение изменилось.

По мере развития вооружений, очень скоро вражеские линкоры, войдя в Балтику, смогут обстреливать Петроград, не подходя к его берегам. Изобретение самолетов сделает приграничные города и морские порты сверхдоступными для бомбардировок с авианосцев. Если Каин задумал войну за мировое господство, нужно принимать это во внимание. Значит, столицей снова станет Москва.

Интересно, подумал я, как развернется новая «война Каина»? Разумеется, совсем не так, как в прошлой истории. Разгромленная Германия, безусловно, очень скоро возродится. Однако по моему требованию союзники не станут грузить ее бременем репараций и создавать в ней демилитаризованных зон. Чтобы избежать противостояния в будущем и исключить немцев из мирового расклада, я требовал ее разделить.

Сам факт разделения бывшей Германской империи на несколько самостоятельных государств казался достаточно незначительным — что разделенная, что неразделенная Германия после победы будет стоять на коленях. Но то было лишь поверхностное мнение!

Я прекрасно знал из виртуальной энциклопедии, насколько быстро разоренное немецкое государство возродит свой военный потенциал для новой Великой войны. И еще лучше знал, насколько ужасно на духе германской нации скажутся унижения Версальского мира, заключенного в той, прошлой истории. Втоптанные в грязь, ободранные союзниками до нитки, немцы станут лучшими бойцами Второй мировой войны, ведь кроме штыков и винтовок, оружием их станет ненависть.

Делая каждое из «осколочных» немецких государств в несколько раз меньшими по территории, чем соседние Франция, Британия и Италия, однако не облагая их репарациями, унизительными ограничениями по численности армий и флота, но более того — широко помогая деньгами, мы как бы возвращали Европу к тому состоянию, которое она занимала в позднее Средневековье. Германия в те века была именно разделена. В ней творили великие ученые, изобретатели, инженеры, рождались великие художники и поэты, купцы создавали состояния, а воинственные аристократы упражнялись в бесчисленных стычках за города и аллоды, но ни одно из немецких курфюршеств не смело даже косо взглянуть на Францию или Россию!

Дело, очевидно, тут также крылось в законах геополитики, о которых поведал мне Каин: осознание незначительностисобственной территории по сравнению с соседями должно было автоматически заставить немцев отказаться от реваншистских планов. Подобная политика всегда достигала успеха: Бельгия, Швейцария, Португалия и Нидерланды оставались стабильными в течение сотен лет — потому что были достаточно велики, дабы считаться великими державами, основывать колонии и процветать, но при этом достаточно малы по территории, чтобы задирать более крупных соседей.

Результатом разделения страны всегда являлся сокращенный военный бюджет, миролюбивые граждане и экономическое процветание, основанное, в том числе, и на небольших военных расходах. Однако чтобы втиснуть Германию в подобную схему, следовало разделить ее достаточно равномерно.

Главной ошибкой Наполеоновских войн, например, являлся как раз неравномерный раздел Германии. Оставив на ее территории множество мелких государств, союзники оставили одно крупное — Пруссию.Окажись схема более уравновешенной, объединения немцев во Второй рейх не произошло бы — как его не произошло с соседними Бельгией и Голландией, некогда представлявших единое государство.

Карликовые монархии, земли которых часто состояли из несоединенных частей, как бы «входя друг в друга» и чередуясь, имели весьма условные, почти номинальные границы, а значит — не являлись полноценными странами. Наличие рядом с ними Пруссии, явно доминировавшей над «карликами» не только в военном, но прежде всего в территориальном смысле, превращало объединение Германии лишь в вопрос времени. Как только русские отказались поддержать Францию в ее конфликте с пруссаками — Берлин тут же подчинил себе более мелких соседей!

Сейчас, я надеялся, союзники не должны были допустить подобных ошибок. Мои дипломаты в Шантильи, где велись консультации относительно послевоенного будущего Европы, настаивали на разделе Германии на семь независимых государств. Достаточно крупных и монолитных, чтобы стать полноценными державами и избегать объединения, но недостаточно крупных, чтобы претендовать на общеевропейский реванш.

Русский проект разделения Германской империи, названый в Шантильи «Николаевским», предлагал, в частности, создать на территории бывшего рейха разные по политическому устройству, но относительно небольшие образования как республики, так и королевства.

В восточной Германии ими должны были стать Мекленбург и Саксония со столицей в Лейпциге. Западную Германию должны были разделить Бавария, Вестфалия и Гессен… Каждая новая страна должна была стать примерно сравнимой по территории с Бельгией или Швейцарией.

Северный Шлезвиг-Голштейн навечно закреплялся за Данией, которой, собственно, и принадлежал до развязанной Бисмарком полвека назад войны. Дания, таким образом, становилась как бы «восьмым» немецким государством, уравновешивавшим всю систему.

Девятой страной разделенного условно немецкого Рейха возможно было считать также Чехию. Примерно сравнимая с каждым из остальных семи (восьми, если считать Данию) немецких государств по населению, территории, промышленному потенциалу, а также вероятной военной мощи, она становилась еще одним ядром необъединимой, демилитаризированной, но экономически процветающей центральной Европы.

Протянувшиеся с севера на юг и с запада на восток немецкие республики и королевства должны были стать основой будущего порядка на континенте и исключить возможность внутриевропейских конфликтов. Таким образом, если проект окажется принят моими союзниками, с западных границ России никто не сможет мне угрожать.