– Откуда ты взял, что он на него похож? – спросила Галина Глебовна.

– Ты мне фото показывала, – сказал Олег Сергеевич.

Галина Глебовна вздохнула.

– Прости, – сказала она. – Мне с тобой слишком хорошо. Я тебе слишком доверяю. Вот и говорю тебе лишнее, наверное…

– Что ты, – растрогался Олег Сергеевич, обнял Галину Глебовну, положил рядом с собой и поцеловал. Она языком втолкнула ему в рот половинку сливы. Он прикусил этот сладкий мокрый кусочек, пососал и впихнул ей обратно.

– Ну, не мучай меня, – сказала она и проглотила сливу.

Потом сидели, болтали, доедали фрукты и сладости и тайком друг от друга поглядывали на часы.

В “Москве”, конечно, было интереснее. Тяжелая, гобеленом обитая мебель, тяжелые занавески, наркомовская лампа и граненый графин на столе, тусклые кроватные спинки, фанерованные под красное дерево. Казалось, что на дворе семидесятые самое позднее, а то и вовсе сороковые. Олег Сергеевич весь молодел от такой обстановки, и однажды посадил голую Галину Глебовну в кресло и катал по номеру, потому что кресло оказалось на колесиках, и они всячески ласкались, глядя на окна Госдумы. Но главное – в “Москве” в холле был магазинчик, где продавались мытые фрукты. Четыре толстые сливы в картонном лоточке, затянутые пленкой, – и как приятно было пальцем эту пленку рвать с веселым чпоком. С тех пор они полюбили сливы в перерыве.

Еще в “Москве” не спрашивали пропуск. Олег Сергеевич оплачивал сутки, дожидался Галину Глебовну, и они шли к лифту под ленивым взглядом охранника.

Потом “Москву” сломали.

А еще раньше сломали “Интурист” в начале Тверской, высокую дурацкую стекляшку, правильно сломали в смысле красоты (сейчас там тоже дурацкий, но всё-таки архитектурно более пригожий Ritz-Carlton), – но очень жалко, потому что это была их первая гостиница в Москве.

Они познакомились в Берлине, случайно, честное слово. Олег Сергеевич был на конференции по психологии бизнеса, он был, как нынче говорят, коуч, то есть советник-без-специальности, про всё вообще и ни про что конкретно, – он это с большой самоиронией рассказал Галине Глебовне в их первую встречу. Они вдруг столкнулись в кафе под навесом, у Французской церкви – именно столкнулись, она резко повернулась от стойки и налетела на него, уронила стакан с соком и сказала “блин!”, а он спросил: “Entschuldigung, sprechen Sie Russisch?” Она приехала на семинар молодых поэтов. Молодых в смысле начинающих – с такой же самоиронией объяснила она. О, эти бескорыстные старатели, которые издают за свой счет тоненькие книжки в топырящихся обложках, зато с изысканными названиями. “Тело воздуха” или “Синагога тишины”. Смешно. Еще смешнее, что Олег Сергеевич сам был писатель. Прозаик. Коучинг-терапия-консультации – это для денег и отчасти для познания людей. Но главное – проза. Уже четыре книги. Два романа и два сборника повестей. Он назвал свою фамилию. Она не слышала. Про ее стихи он тоже ничего не слышал. Удивился, что она остановилась в Four Seasons на Шарлоттенштрассе.

– Хотите узнать, как живут нищие поэтессы? – и посмотрела ему в глаза.

– Хочу, – тихо и решительно сказал он.

Потом она ему объяснила, в чем дело. Муж богатый. Зовут Станислав Витольдович, как фамилия – неважно. Раньше она была замужем совсем по-другому: вышла за одноклассника. Родители – не пойми кто, и сам бестолочь. Поэт, студент, двоечник, денег нет, холодильник пустой, зато всю ночь стихи, Мандельштам, Введенский и всё такое прочее, сигареты и крепкий чай, заваривали прямо в чашку, любила его изо всех сил, всё прощала! Самое страшное прощала: что денег нет. А Станислав Витольдович красиво ухаживал. Розы у порога. Машина у подъезда. Подарки.

– Значит, не простила мужу, что денег нет, – жестоко сказал Олег Сергеевич.

– Ну, значит, – согласилась она. – Зато у меня сын родился, и у сына всё было.

Станислав Витольдович лет через двадцать вдруг резко изменился. Ушел из бизнеса, всё продал, купил дачу под Троицком и стал проживать нажитое, как он выражался. Ходил по дому в халате, много курил, редко брился и всё смотрел с балкона во двор. Кричал: “Галюся, как этот цветок называется?” Забывал и переспрашивал. Совсем мозгами поехал. Но тихий. Посмотрит так пристально, вдруг усмехнется, сверкнет глазом, и снова скорбно губы сложит и прижмурится. Даже страшно: а вдруг он всё понимает?

Потому что именно тогда они встретились на площади у Французской церкви и бегом побежали в Four Seasons. Галине Глебовне было сорок два, а Олегу Сергеевичу – ровнехонько пятьдесят.

Поэтому Галина Глебовна после встреч с Олегом Сергеевичем всегда созванивалась со своим сыном – он только что окончил Плешку и устроился в Ernst & Young, – и сын вез ее на машине на дачу, то есть домой. Там мама-папа-сын ужинали, выпивали бутылку вина, Станислав Витольдович скоро шел спать, а она до ночи болтала с сыном, и потом он оставался ночевать. Ей было страшно вдвоем с полоумным мужем в огромном загородном доме.