Революция, свобода, республика – как многообещающе звучали эти слова весной 1917 года!

Великий князь Михаил Александрович, в чью пользу Николай II отрекся от престола, объявил, что примет монарший сан только демократическим путем. «Прошу всех граждан Державы Российской подчиниться Временному правительству, по почину Государственной Думы возникшему, впредь до того, как созванное на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования Учредительное собрание своим решением об образе правления выразит волю народа». «Свершилась воля Божия. Россия вступила на путь новой государственной жизни, – декларировал Святейший синод Русской православной церкви. – Ради счастья Родины оставьте всякие распри и несогласия, доверьтесь Временному правительству; все вместе и каждый в отдельности приложите все усилия, чтобы общим разумом вывести Россию на путь истинной свободы, счастья и славы».

О жертвах волнений – убитых полицейских, флотских и пехотных офицерах – как-то позабыли. Генерал Лавр Корнилов, командовавший Петроградским военным округом, лично вручил Георгиевский крест «первому солдату революции» – фельдфебелю учебной команды, с мятежа которой начался бунт в столичном гарнизоне.

«Все в России, после железных рамок старого монархического строя, желали нашему многострадальному народу дать возможность такого расцвета, который принесет и обеспеченность, и счастье, и право каждому жить свободно, как хочет», – признавал эйфорию времени Василий Янчевецкий [1]. Правительство, поддержанное исполкомом Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов, объявило политическую амнистию, расширило местное самоуправление, приступило к судебной реформе. «Да здравствует армия Свободной России!», «Война до полной победы!» – под такими транспарантами проходили митинги в воинских частях.

Воодушевление вскоре сошло на «нет». На фронтах демократические завоевания революции не казались насущными, кроме одного – свободы не подчиняться. Множились солдатские комитеты, решавшие, выполнять приказы или нет. Июньское наступление на Юго-Западном фронте, тяжесть которого легла на ударные батальоны, выдохлось за две недели. Одни полки отказывались идти в атаку, другие просто уходили с позиций, третьи отступали под нажимом меньших сил противника. То же происходило на Северном и Западном фронтах – из окопов поднялась половина дивизий. Лишь на Румынском фронте наступление развивалось успешно, но приказом из Петрограда вдруг было приостановлено.

«Разложение наших войск, находящихся в Румынии, коснулось несколько меньше, чем на остальных участках, – заметил генерал Врангель, побывавший в штабе фронта в начале сентября 1917 года. – Однако и здесь, в Яссах, солдаты ходили толпами, неряшливо одетые, не отдавали чести и курили на улице. Румынская армия, наоборот, отдохнувшая и реорганизованная под руководством французского генерального штаба, поражала своей выправкой и внешней дисциплиной». Та самая армия, которая зимой казалась Янчевецкому стоящей на грани анархии. Теперь распадалась огромная армия Российского государства.

Миллионы людей в шинелях на пяти фронтах, от Балтийского до Каспийского моря, уже не понимали смысла войны. Чувством долга руководствовались совсем немногие. Временное правительство, трижды сменившееся, почти не влияло на народные настроения, несмотря на присутствие министров-социалистов. И война породила новую революцию.

Большевики, твердившие о справедливом мире и пролетарской республике, сумели взять под свой контроль Петросовет, нашли поддержку в столичном гарнизоне и в ночь на 25 октября устроили переворот. Временное рабоче-крестьянское правительство во главе с Лениным (временное, поскольку подтвердило выборы в Учредительное собрание) предложило всем воюющим народам и их правительствам немедленно начать переговоры о мире и аннулировало секретные соглашения России с союзниками. Вместе с декретами о мире и о земле появились постановления о создании в армии революционных комитетов и отмене смертной казни за тяжкие воинские преступления.