— Почему ты не хочешь меня выслушать? — спросил он, вглядываясь то в один глаз, то в другой.
— Потому что ты лжец!
— Разве я хоть раз тебе врал?
Я хотела сказать — да. Хотела, но понимала, что у меня нет примеров. Потому что он действительно никогда мне не врал. Тело расслабилось. Чувствуя это, Герман тоже ослабил хватку, отпустил меня.
— Всё из-за моего отца? Из-за того, что кто-то сказал тебе, что он бандит? Кто надоумил тебя? Этот ублюдок Арман? И ты его послушала?
— Ты вообще уверен, что знаешь своего отца?
Не то чтобы я начала ему верить, но удержаться от язвительного комментария в его сторону точно не могла.
— Ты же сам сказал, что он привозил какие-то ткани, к которым запрещал прикасаться. Неужели не понимаешь, что всё сходится?
Герман стал сам не свой. Он задумался, ушёл куда-то в себя.
— Этого не может быть, — такой была его первая реакция. — Нет, не правда, — он замотал головой, отнекиваясь от очевидного.
— Это правда, — уверенно кивнула я. — Может ты действительно не знал… Этого я знать не могу… Но… но сейчас… — на глаза снова начали наворачиваться слёзы, — сейчас я хочу, чтобы ты оставил меня. Мне нужно побыть одной. Я слишком много пережила за этот день. Не хочу, чтобы меня трогали.
Герман сделал шаг, протянув ко мне руку.
— Вероника.
— Нет! — отмахнулась я. — Не трогай меня! Просто дай мне уйти.
Последние лучи надежды, если они и были, ушли из его глаз. Кажется, он действительно был расстроен. Он действительно боялся потерять меня. Но я не могла… Не могла просто броситься в его объятия, после всего произошедшего. Поэтому я решила уйти. Мне было необходимо уйти, чтобы не усугубить ситуацию сильнее.
Вместо прощания я одарила его прощальным взглядом, развернулась и, уже не боясь, что он снова схватит меня, отправилась к лифту. Войдя внутрь я не разворачивалась до тех пор, пока двери не закрылись. А когда они закрылись, я села на корточки, снова схватилась за лицо и начала рыдать.
До дома добралась кое-как, но на такси. Мне было нужно отвлечься. Я сходила до магазина, купила несколько коробок и, вернувшись домой, начала собирать вещи. Опустошила шкаф, комод и тумбочку. Сложила зимнюю одежду, отдельно поместила учебники, большая часть которых была куплена на мои же деньги. С теми, что взяла в университетской библиотеке решила разобраться позже. Верну потом…
Ближе к ночи все коробки стояли в прихожей — квартира опустела, осталась одна мебель. Всё это время телефон был на беззвучном. Когда я его подняла, обнаружила, что у меня около двадцати пропущенных. В основном от Иры, но были и некоторые от Германа. Стерев его номер из записной книжки, я решила, что мама была права — я больше никогда не свяжусь с таким человеком. Не важно, виноват ли он в грехах отца или нет, меня это уже совсем не волнует.
Дрожащими руками, я набрала маме. Я понимала, что разговор предстоит тяжёлый. Мне было стыдно, ужасно стыдно.
— Да, дорогая, — видимо чем-то занятая, ответила мне мама.