– Знаю, – вздохнул Ричард. – И все-таки давай посмотрим с хорошей стороны: когда я покидал съемочную площадку, там еще, думаю, оставались живые.
Валери, надо отдать ей должное, в течение последних нескольких месяцев пыталась примириться с мрачным чувством юмора Ричарда. Она пришла к выводу, что это его фаталистический ответ миру, который постоянно бросал ему вызов. Валери даже старалась соответствовать этому и решила постараться прямо сейчас.
– Да, оставались. Но не все.
Надо сказать, что первые результаты ее редких экскурсов в сатиру и едкость были в лучшем случае неоднозначными, и Ричард на мгновение оказался раздавлен ее словами. Валери достала салфетку, подалась ближе и вытерла ему лоб. Если бы Ричард успел оправиться от чувства вопиющей несправедливости, то от подобного жеста его смятение и вовсе ушло бы в штопор. Валери улыбнулась, взяла Ричарда под руку и осторожно повела в сад, прочь от замка и съемочной площадки.
Глава пятая
Они с Валери стояли у дальней стены сада, где Ричард впервые встретил Доминика Бердетта в роли Талейрана всего несколько часов назад, хотя ему казалось, что прошло гораздо больше. За стеной, метров через тридцать, долина резко обрывалась и переходила в узкую улочку, по которой было разбросано несколько домов. Вдали, прямо напротив замка, возвышался величественный охотничий домик с куполом, первоначально принадлежавший землям замка, но теперь отсеченный от них менее величественной дорогой D956, что вела в город Шатору.
Охотничий домик использовался как роскошная тюрьма для членов испанской королевской семьи, которые, по крайней мере в теории, были главной темой фильма, а их освобождение стало частью Валансейского договора 1813 года и положило конец Пиренейской войне. На самом деле Ричард не видел актеров на роли испанцев, эта интерпретация была больше сосредоточена на гипотетической ménage a trois[9] между Талейраном, Наполеоном и Марией-Луизой Австрийской. Несколько старомодный стиль голливудского повествования, когда два пожилых киногероя соперничают за юную героиню, что противоречило новому образу мышления, который появился после движения #Me Too[10]. Даже Ричарда, в основном убежденного сторонника старого Голливуда, это несколько покоробило.
Во всяком случае, именно это Ричард ощутил, когда накануне вечером заглянул в сценарий, но сейчас он думал не об этом.
– Как ты себя чувствуешь? – мягко спросила Валери.
Они стояли на расстоянии менее метра друг от друга, она изящно прислонилась к стене спиной, отвернувшись от охотничьего домика. Ричард же смотрел в противоположном направлении, тяжело упираясь руками в стену и уронив голову, да еще с таким видом, словно размышлял, а не прыгнуть ли.
– Как я себя чувствую? – повторил Ричард немного раздраженно, затем свесил голову еще ниже и вздохнул: – Я чувствую себя…
Он умолк.
– Я чувствую себя некомпетентным.
Валери немедленно развернулась.
– О нет, Ричард! – На ее лице отражалось искреннее замешательство. – То, что ты сделал утром, было блестяще!
Ричард искоса глянул на Валери. Он понимал, что в последнее время она пыталась идти ему навстречу, если можно так выразиться, но также понимал, что она неспособна скрывать истинные чувства. Хотя если именно это она сейчас и делала, то выходило чертовски хорошо. Лионель, должно быть, давала ей уроки актерского мастерства.
– Блестяще? – фыркнул Ричард, как покупатель, утомленный сомнительным предложением со стороны продавца. В его глазах такое бы не сработало, он был готов проглотить горькую пилюлю. Когда кто-то облажался, ты должен ему сказать, что он облажался.
– Да, блестяще.
Ричард хотел было перебить Валери, но та не отреагировала на его попытки возразить.
– Наша главная задача здесь – охрана Лионель Марго, точнее, это моя обязанность. А твоей сегодня утром было охранять остальных на площадке.