На монорельсе Антон вернулся в свою квартирку на седьмом этаже Сайм-стрит.
Скромное жилище одинокого менеджера средней руки. Одна комната, отделенная стенкой матового пластика от небольшой кухни, прихожая размером с кухню, и уборная с сидячей ванной, душевой кабинкой и зачем-то – бидэ.
В комнате встроенный сейф-шкаф для ценных вещей – удумали же архитекторы, широкая тахта, большой сетевой терминал с уже слегка запылившейся сенс-панелью и панелью для носителей на выдвижной полочке и визор. Окно от пола до потолка. Единственная роскошь – пол натурального дерева. Нет – еще книги на стеллажах – да и то в основном не купленные а подаренные. Среди них скромно притулилась его "История раннепереселенческих культур восточного Акриса, и причины неудачи колонизационной политики Экомийского союза." получившая когда-то серебряную медаль на конкурсе работ молодых ученых ежегодного Исторического Конгресса.
И еще на стене висела картина.
Картина эта досталась ему в наследство от отца. Степан Николаевич Скиров не успел ему ничего про нее рассказать, но картина похоже была чем-то для него важна. Нарисована она была тонким пером и разноцветной тушью на внутрибрюшной пленке бокха – иштарианского псевдоящера, при определенной обработке становящейся почти вечной.
Изображала она некое чудовище – непонятное но несомненно жуткое, причем создавалось впечатление, что создание изображалось с натуры.
Восьмилапый гигант, вокруг главной головы которого покачивался венчик извивающихся щупальцев; хвост разделялся на семь змеевидных отростков, каждый из которых оканчивался смертоносным жалом на манер скорпионьего; из пасти торчали кроваво-красные клыки. Кроме главной головы создание имело еще целый набор "штук, которыми едят" – по старому юмору его предков. Из чешуйчатого тела росли головы червя, насекомого, непонятной полурыбы-полумоллюска, огромной змеи и некая пародия на человеческую. Монстр имел мощный человекоподоный торс с мускулистыми сильными конечностями, оканчивающимися длинными когтистыми пальцами. Тусклые, глаза чудовища излучали холодный свет, разгоняющий окружающий мрак – ночи или его подземного логова. При этом художнику удалось каким-то образом передать движение волнообразной, пульсирующей, мускулистой массы. Десятки перепончатых щупалец блуждали словно в непонятном танце.
Ниже была надпись неизвестными письменами на неведомом языке.
Под ней на деревянной рамке гелевым стилом был выведен перевод, написанный рукой деда, выцветшими буквами старого русского алфавита: "Страшись Грядущего".
Что это за картина, кого она изображала, и что имела ввиду надпись – так для Антона и осталось тайной. Его родные говорили лишь то, что вроде как к деду она досталась от прадеда, а тому – вроде бы от родни бабки Ивы.
Он еще застал эту бабку – стодесятилетнюю старуху – она умерла когда маленькому Тоше было два годика.
Повзрослев Антон попытался было разобраться – что это за вещь.
Насчет изображенного на полотне чудовища справочники по мифологии хранили дружное – так и напрашивается – зловещее молчание. Хотя похожих на нее был немало в разнообразных темных культах – как правило давно подохших на радость добрым людям. (Но в том то и дело что именно похожих). Ни язык ни письмена тоже были неизвестны науке.
Единственный, от кого он услышал хоть что-то вразумительное был престарелый декан факультета древней истории человечества профессор Сэм Торн. По его мнению письмена отчасти напоминали древний земной алфавит "тфилинг" применявшийся туарегами.
Однако про то чтобы кто-то из туарегов попал в число колонистов ему неизвестно, что впрочем ничего не значит.
Видный эксперт по живописи – его товарищ по спортклубу "Летящая сталь", Ниамейри Бота, согласившийся помочь, прикидывал так и эдак, а потом вручил заключение на двух печатных листах.
Из него следовало что представленная картина написана художником, неизвестным в истории искусства Иштар, однако при этом имеет несомненно иштарианское происхождение, поскольку пленку бохка нигде больше не употребляли. Особенности техники и состав красок позволяют датировать картину не ранее чем концом эпохи Большого Разделения – то есть порядка четырехсот лет назад, о чем в частности свидетельствует использование оридийской охры – ибо остров Оридия затонул в результате вулканического извержения как раз четыре с половиной века назад. Также сообщалось что в технике живописи явно присутствует влияние культуры планеты Арторида, что вообще говоря нонсенс, поскольку первые контакты с другими планетами в истории Иштар начались лишь примерно сто лет спустя, что впрочем не исключает более ранних посещений представителями более развитой части человечества, оставшихся в тайне. Что же до самого чудовища и надписи, то видимо таким образом неизвестный художник выразил экзистенциальный страх перед будущим – если только перевод верен.
В завершении Бота сообщил что несмотря на несомненные художественные достоинства картина вряд ли представляет интерес для широкого круга любителей антиквариата. Однако он может со своей стороны провести поиски среди коллекционеров, и возможно найдутся охотники приобрести столь занятный артефакт. Правда недорого – не больше одной-двух тысяч квотеров, и при двадцатипроцентном гонораре для него как для агента. Из этого Антон заключил, что картина стоит примерно тысяч пять. Но продавать отцовское наследство ему не хотелось – не так уж он нуждался в деньгах.
Если не считать картины его квартиру можно было демонстрировать на любой сетевой дизайн-выставке в рубрике "Образцовое жилище холостяка".
Дамы тут и в самом деле бывали редко. Маргарет например посещала его ровно три раза. Впрочем он у нее бывал – немногим чаще. Обычно они встречались или на работе, или у ее подруг в роскошных двухуровневых флэтах-дуплексах Ист-сайда.