Вдова

В Железногорске Лена Дружинина, похоже, утратила свое имя и фамилию: все жители поселка звали ее «аптекаршей».

Началось всё с того, что убрали фотографию Шуры Шатровой с доски Почета Загорьевской фабрики музыкальной игрушки, расположенной на Посаде. Доска была новая, только что оформленная. Она находилась напротив паперти, то есть входа (фабрика располагалась в здании посадской церкви), — в людном, светлом месте, под фонарем.

Она вернулась со станции ночью, и никто не заметил, когда именно. Утром Настасья вышла доить корову, посмотрела через дорогу и увидела, что из Ульяниной избы, которая была заколочена на протяжении семи лет, поднимается дым. Бабка Герасимовна направлялась к колодцу за водой.— Герасимовна, посмотри! — закричала ей Настасья. Бабка остановилась, посмотрела вверх и долго наблюдала за дымом, а затем, с пустым ведром, пошла за Настасьей к Ульяниному дому.

Боль не настигла ее мгновенно; она перетащила мужа через порог и даже попыталась уложить его на диван, но не справилась. Он приподнял голову от пола, но снова уронил ее, и, ударившись, произнес: Ты, Валька, сними ботинки, кому говорю! Дай воды!

Предстояло провести разбор личного дела. На самом деле до него было еще далеко. На столе Колмакова пока лежал лишь один документ — жалоба пенсионерки Елизаветы Григорьевны Ветровой на недопустимое поведение ее зятя, коммуниста Заплатина Ивана Поликарповича. По своему значительному жизненному опыту и опыту работы в партии Колмаков понимал, насколько сложными и запутанными могут быть такие, мягко говоря, «семейные конфликты». Прошло всего лишь меньше года с тех пор, как Заплатин пришел в заводскую партийную организацию, и, честно говоря, Колмаков знал о нем немного, только положительные стороны.

После длительного отсутствия семья Гавриловых вернулась в свой родной колхоз. Как только их холостяк сын Александр появился на родине, он мгновенно привлек внимание местных незамужних женщин, включая председателя колхоза – тридцатилетнюю Лукерью Ивановну.